[mockery-house]

Вот ОНО. Воскресное творчество. Ну, я дурак,конечно. Сообразил ехать на кладбище в самый пик-на Красную Горку. Народу много было. Но вдохновение все равно словил. Заодно листву сгреб,хризантемки посадил.


Тоже флешное.
3.Calm (спокойствие)

на название вдохновения,как обычно,не хватило

Во всем мире,в каждом его уголке,кажется,нет такого места,где не бушевала бы жизнь. Повсюду,повсюду суетливая болтовня,гул автомобилей,топот миллионов ног.И лишь в некоторых местах,о которых стараются не говорить, а если и говорят,то полушепотом,со смущением и желанием поскорее сменить тему,жизнь замедляется,стихает. Голоса звучат тише,движения мелкие,незаметные,да и мысли какие-то неловкие,словно непрошенные визитеры,старательно изгоняются из головы. Последние оплоты тишины и спокойствия,острова посреди серого океана бетона и стекла,незаметные,но вечно присутствующие. Кладбища.
Мне неловко признаваться в этом,но я непростительно часто бываю на кладбищах. Считается,что нормальные люди сторонятся этих мест и стараются посещать их как можно чаще. А зря. И дело не в сатанинских культах,или,не дай Бог,извращениях. Где еще можно отринуть вязкий быт и погрузиться в томительные,но все же сладостные размышления на философские темы,мня себя умудренным и чуточку возвышающимся над мелочными терзаниями обычной жизни? Мне нравится бродить по узким тропинкам между могилами и читать чужие надгробия,читая вместе с ними чужие судьбы. Вот маленькая аккуратная плита,оградка покосившаяся,но заботливо покрашенная-черным по ржавчине,как жизнью "после" по жизни "до". Всегда много свежих цветов,всегда убрана листва и собран снег.Счастливый человек,если,конечно,мертвые могут быть счастливы.Вот крест,старый,со свернутыми кружевами прутьями,незатейливый декор из арматуры. Табличка поросла мхом,ограды нет вообще. Заброшенные,ненужные,безликие,наверняка были такими и при жизни. А вот целый грот на главной аллее,так и веет запахом новенького кожаного кошелька. Не отличающаяся оригинальностью эпитафия выбита золотыми буквами. Много венков,букетов,ленточек,свечей-восхитительно показное участие.Но цветы искусственные,ленты поблекли и выцвели, а свечи не растеклись лужами парафина только потому,что никогда не зажигались. Все признаки того,что вряд ли эту могилу будут когда-то навещать еще раз. Много семейных могил-такие,как правило,ставят с запасом,оставляя место для еще не умерших потомков. Мне это кажется злобной иронией,мол,все там будем. Особенно жестоки,отвратительны могилы,где похоронены родитель и ребенок. От них веет такой безнадежностью,что я начинаю чуть ли не бегом уходить от этих захоронений.
Я долго брожу по главной аллее,сворачиваю на заросшую тропинку,прохожу еще немного и вижу памятник в виде бюста юной девушки. Даже грубый мрамор не мог не передать ее хрупкость. Здесь всегда свежие цветы,живые,всегда ландыши. И эпитафия,соленая,пропитанная искренним горем. Я знаю ее наизусть.
Когда мне было лет десять или девять,родители впервые повели меня на кладбище. Пока они сгребали жухлые листья и украдкой закусывали купленными в киоске крекерами, я бродила между надгробий и вслух читала эпитафии. Наткнувшись на эту девушку,я долго разбирала затейливый шрифт надписи, а когда разобрала-расплакалась. Ей-я помню ее имя до сих пор,Наташенька-было всего двадцать лет.Дата была трехмесячной давности. Бормоча проникновенные строчки эпитафии, я опустилась на колени и медленно водила пальцами по буквам,обводила каждую черточку,чувствуя под пальцами отчужденную холодность мрамора.. Там меня и нашла взволнованная мама. Мне,впечатлительному ребенку,долго еще снилась эта могила,и мне казалось,что я была знакома с Наташенькой,и это и моя трагедия тоже. Позже,через десять лет, я снова нашла эту могилу. У Наташеньки теперь всегда свежие цветы.
Кладу букетик ландышей и иду дальше. Еще одна любимая,если так можно выразиться,могила. Гранитный крест,ограда-медные цепи,претензия на стиль. С черно-белой фотографии мне улыбается очаровательный мужчина. Сложно представить,что он прожил целых сто два года. Его могилу никто не посещает. Табличка с именем его жены лежит около креста. Вымершие люди,без вести пропавшие, а ведь когда-то любили,верили,стремились...Кладу и им пару цветов. С ними,безликой женой и вечно молодым мужем,я познакомилась не так давно,но,как ни странно,они стали мне близки. У креста стоит маленькая деревянная приступочка,по весне я провожу на ней добрые полтора часа,лениво вглядываясь в лучисто-голубое небо,изрезанное ветвями деревьев с мелкими,светло-зелеными листочками. Иногда мне кажется кощунственным,что весна приходит и на кладбища. Злобная насмешка-молодость и рождение там,где жизнь невозможна. И проклюнувшиеся у могильных плит хризантемы,и колючие ростки шиповника,и вылезающие из снега первоцветы-всё издевка над гармонией неизбежного.
По кладбищу я люблю бродить в конце лета, в ту насыщенную пору,когда вот-вот взорвется вихрем яблок и пестрой листвы,а пока,в предвкушении,ликует теплый ветер. Людей мало,все разбрелись по дачам,вдохновенно живущие и счастливые в своей возне. Лаская пальцами чугун острых наверший оград,я совершаю свой постоянный променад между могил. Спокойствие моей прогулки нарушает шуршание колес по траве. Мне нечасто приходится видеть похороны чужих людей,но если такое случается, я присоединяюсь к процессии. Иногда можно услышать поразительные вещи,находясь в провожающей толпе:кто-то искренне скорбит,кто-то уже делит наследство недопохороненного, а кто-то шепотком обсуждает способы стирки цветного белья. Вот и сейчас я тихонько присоединяюсь к хвосту процессии и рассматриваю гроб. Сейчас гробы стали большой редкостью,да и нет в них того роскошного пафоса,который приписывается им во всех исторических романах-бархат,резьба,инкрустация драгоценными камнями. А теперь "коффины" пали жертвами достижений прогресса. Гроб,который я сопровождаю,представляет собой уродливую синюю брезентовую коробку,возмутительно современную и яркую. Мои спутники явно не испытывают должного пиетета к ее обитателю:вовсю шушукаются,букетики в руках маленькие и откровенно жалкие,да и только двое из них одеты в черное. Единственные блюстители традиций,плотненькая бабулька в платке и тощий подросток с отсутствующим взглядом,идут молча. Это довольно странно,обычно похороны сопровождаются честными и не очень рыданиями,а некоторые энтузиасты театрельного искусства оттачивают навык внезапного падения в обморок. Но среди тех двадцати человек, к которым я присоединилась,нет не то что плачущих,нет даже печальных. Аккуратно протискиваюсь сквозь толпу,поближе к гробу,и замечаю:на левой руке одной женщины-обручальное кольцо,так,как носят это вдовы. Она с трудом скрывает улыбку,подмигивает своему спутнику и всем своим видом излучает такое пошленькое,кичливое,бессовестное счастье,что хочется спросить,а что же она делает здесь,в этом убежище недышащих душ? Она даже не замечает,что все смотрят на нее,с показным неодобрением качая головой. Первая горсть земли-её,а она приглушенно посмеивается над собственными мыслями. Я слышу,о чем она думает;ее приторные раздумья так оглушительны и так далеки от всего происходящего сейчас. Воздух стал тяжелее, я чувствую напряженное гудение,и оно беспощадно давит на всех,кроме вдовы. Я знаю: я лишняя в этом событии,мне нужно уйти,хотя бы отвести взгляд от язвительного поблескивания золота на пальце женщины. Оборачиваюсь. Там,за поворотом,мне чудится Наташенька,не мраморная-живая. А за ее спиной-дряхлый старик,который странным образом молодеет с каждой секундой. Его держит за руку пожилая женщина,черты ее лица блеклые,незаметные. За ними стоят люди,тысячи людей, с легкими полуулыбками и серьезными минами,всех возрастов,но все по-своему красивы-красотой,запечатленной в базальте и мраморе. Я поворачиваюсь к гробу и отталкиваю вдову;кажется,кто-то вскрикнул от такой наглости. А моя рука уже сжимает чуть влажную землю,которая сыпется тонким слоем черной пудры. Я не знаю этого человека. Я не знаю никого из них. Я знаю одно: я все сделала правильно.